Рассказ №10702

     - Отвяжите! - только и успела сказать она прежде, чем старший брат занял папино место. Он слишком возбудился от пережитого зрелища и кончил сравнительно быстро.
     - А теперь моя очередь! - младший с трудом дождался очереди. Сколько раз ему попадало от старшей сестры, а теперь появился такой шанс отмстить!
     Раздвинув иссеченные девичьи ягодицы, он увидел, как из шоколадной дырочки вытекает желтоватая жидкость.
     - Вмажь ей! - командовал отец. - Сейчас и без смазки садко пойдет!
     - Все равно утоплюсь! Повешусь! - стонала девушка, придя в чувство.
     - Прости, господи, их грешных! - крестилась старушка, сидя на печке. - Что творится-то на свете, господи!
     "Как много новых слов я узнала в тот далекий день, сколько вкусного попробовала!", - скамейка решила, что жить в доме не хуже, чем расти в парке.
     - В общем, так, сынки, - строго сказал отец, - до свадьбы днем и ночью глаз с нее не спускать, чтоб рук на себя не наложила, а чуть что - снова сюда и розог! Матери, как с сенокоса придет, тоже самое сказать.
     - А в задницу? - уточнили братья.
     - Будет выкобениваться, и в задницу еще раз! - строго сказал отец. - И главное, запасите побольше розог, дурь из невесты выбивать будем! Если кто матери проболтается - сам на скамью ляжет!
     Преобразование закончилось, со скамейки встала уже не гордая девушка, рискнувшая перечить отцу, а покорное, униженное и растоптанное существо.
     "Горько!", - кричали гости месяц спустя, рассевшись на лавке.
     "А не было бы меня, - думала скамейка, - не было бы и этой свадьбы!"
     Еще спустя неделю она послужило подставкой для гроба бедной старушки.
     "А ведь это куски от меня же!" - поняла скамейка.
     - Нам гнить в земле, а тебе гореть в огне! - неслышно сказали ей дубовые доски. Попомнишь нас ужо!
     После этого много лет она стояла в большом деревенском доме, сложенном из круглых бревен, на почетном месте под окнами, честно служа крепкой крестьянской семье: на ней и спали, и ставили кадку с квашней, раскладывали ягоды на сушку, ставили корыто купать младенцев - одним словом круглый год находилось дело. Перед троицей и пасхой ее особенно тщательно мыли и натирали воском. Случались и печальные моменты, когда на нее ставили гроб, сопровождая слезами и причитаниями по усопшему.
     - Я самая нужная вещь в доме! - как-то раз сказала скамейка всей крестьянской утвари.
     - После меня, - отвечала печка и больше ни единого слова из нее было не вытащить, молчалива была.
     Остальные предметы не соглашались и принялись спорить до хрипоты, но скамейка с печкой не стали с ними связываться: что спорить, раз все и так понятно. Раз в неделю она действительно становилось самой главной мебелью в доме. Лавку ставили посередине комнаты, и все подрастающее поколение обоего пола по очереди вытягивалось на толстой отесанной топором доске. Ручники, вышитые красными петушками долгими зимними вечерами помогали им встать раньше срока.
     - Претерпевай! - говорили взрослые и с помощью мокрых прутьев учили младших уму-разуму.
     Надо сказать, что детям раздеваться и ложиться на скамейку очень не нравилось: шли в ход слезы, мольбы о прощении, но избежать наказания никому не удавалось.
     Скамейка обожала субботы. Ей нравилось пить тепло, смешанное со страхом из обнаженных горячих тел, подпрыгивающих извивающихся и орущих благим матом, нравилось впитывать пот и особенно кровь. "Через меня они в ум входят!", - думала она.
     - Вырасту, сожгу эту скамейку к черту! - пообещала маленькая девочка, впервые раздевшись и вытянувшись для порки. - Так и знай, противная: гореть тебе в печке!
     "А тебе вертеться под розгой, пока замуж не отдадут, а до этого ох как долго, - подумала скамья, - а там будь что будет!"
     Улучив момент, когда дома никого не было, девочка принесла несколько прутьев и высекла скамью.
     - Вот тебе! Вот тебе! Противная! - прутья ломались о дубовую поверхность, не причиняя никакого вреда. - На дрова напилю!
     Лавка была широкая, и поэтому часто прутья обламывались о края. Розог, даже заранее вымоченных, для большой семьи требовалось много, и к ударам мебели было не привыкать, но чтоб бить без человека сверху - это было впервые! В этот момент в комнату вошла мама, та самая красавица, что своим телом обновила скамью несколько лет назад.
     - Не обижай скамью, заинька, - тихо сказала она, - кинь прутья в печь, чтобы папа не узнал. Такова наша доля, хочешь, не хочешь, а на скамейку ляжешь! - вздохнула она и погладила ребенка по голове. - Я не хотела замуж, так меня тоже разложили вот на этой самой скамье! Муж чужой, примаком пришел, а оказалось - ничего, пьет мало, бьет редко. [Так в те времена называли мужчин, не увозивших жену себе, а остающихся жить с родителями жены. - Прим. авт. ] Потом они обе плакали, мама вспоминала, как в молодости сама пробовала розог.
     - Ты уже большая девочка, и должна знать, что страдания нам небеса посылают для смирения! - мама поцеловала ребенка. - Господь терпел и нам велел!
     Слезы у девочки высохли, и неделя до субботы протекла незаметно.
     Накануне девочка долго молилась перед иконами, прося прощения. "Видать, набедокурила!", - подумала скамейка и не ошиблась.
     Вздрагивая от страха и предвкушения боли, девочка разделась, оставив на себе только нательный крестик. Судя по солидному пучку прутьев, готовился очень серьезный урок. Ручниками девочку привязали за ноги и под мышками. "Ну, вредная девчонка, готовься, - мысленно злорадствовала скамейка, - сейчас тебе попадет!" Потом были родительские нотации, и раздался отчаянный визг... "Не позволят меня сжечь, - скамейка крепко держала девочку, - я слишком сильно нужна!"
     Поколения сменялись одно за другим: девочка выросла, и накануне свадьбы ее высек в присутствии родителей жених, чтоб "мужа почитала", а потом снова скамейке пришлось держать на себе изрядно выпивших гостей, кричавших "горько".
     Ночью молодым постелили на скамью тюфяк и оставили одних. Лавке пришлось стать брачным ложем, слушать слова любви и прочие банальности.
     - Ну, давай же! - невеста, раскинув ноги, сладко стонала, теперь уже не от боли, а от удовольствия. Муж трудился сверху.
     "Ненавижу тюфяки! - думала скамейка. - Из-за него я девственной крови не попробую!"
     - Ах, ах! - девушка вздрогнула и расслабилась. Муж наконец-то довершил свое дело.
     Потом лавку вместе с приданным перевезли в дом мужа, снова появились маленькие дети, которых купали в корыте, поставленном на скамью, а потом, дрожа от страха, они ложились на место выросшей матери. На этот раз ее не сожгли, но предсказание запало скамье в душу. "Из других досок плотник гробы сделал, теперь они гниют в земле, одна я на белый свет любуюсь!"
     А время неторопливо шло вперед: исчезли ручники, в скамейке просверлили несколько дырок, и теперь держать провинившихся жертву помогали кожаные ремешки, продолжая регулярно, по субботам выставлять на середину комнаты.
     
     Я могу приказывать людям!
     
     Сколько народу побывало в объятиях скамьи, она и сама за давностью лет вспомнить не могла, но двух девушек, помогших ей понять, что она в состоянии внушать людям свои желания, она помнила хорошо.
     - Проклятая доска, - девушка потеряла невинность до свадьбы, и теперь должна была получить заслуженную порку, - как я тебя ненавижу!
     Она так и не смирилась с воспитательной процедурой, мало того, чем старше становилась, тем стыднее было раздеваться на порку: чувство животного ужаса перед наказанием было для лавки лучшим подарком.
     - Ну, - папа строго посмотрела на дочку, - я долго ждать буду?
     - Папочка, прости Христа ради, - взмолилась девушка, но потянула чрез голову сарафан.
     "Хм, - скамейка не стала спорить, - а когда ты лежала на мне, раскинув ножки под мужиком, - ты совсем не так себя вела! - злорадствовала скамейка. - И кровь твоя была такой сладкой.
     Минуту спустя крепко привязанная голая девушка плакала и отчаянно крутила попкой, стараясь спасти ее от жалящей розги, но безуспешно:
     - Я тебя на дрова распилю, сразу после свадьбы!
     "Знаем, слышали! - скамейка вздрогнула, но хватки не ослабила. - Сейчас тебе глупые мысли из головы выбьют! А я тебя не отпущу!" Розги стали сложиться чаще, и теперь слов стало не разобрать: отчаянный животный визг девушки заменил членораздельную речь.
     "Обожаю эти вопли!", - скамья знала, что все девочки и мальчики, что ложились на нее, станут взрослыми, и перспектива сгореть оставалась.


Страницы: [ 1 ] [ 2 ]

Читать из этой серии:

Читать также:

© Copyright 2002 limona.online. Все права защищены.