Рассказ №2663 (страница 7)

О. жила на острове Сен-Луи, в старом красивом доме. Квартира ее находилась под самой крышей. Из четырех комнат две выходили окнами на юг. Балконы были сделаны прямо на скате крыши. Одна из этих комнат служила О. спальней, а вторая, заставленная шкафами с книгами, была чем-то средним между салоном и рабочим кабинетом: у стены напротив окна стоял большой диван, а слева от камина - старинный круглый стол. Иногда здесь устраивались обеды, поскольку маленькая столовая с окнами, вых..."

     Что может быть неприятней ожидания? Люди, которые находятся в его власти, легко узнаваемы, главным образом, по их отсутствующему взгляду. Они как бы есть, и их как бы нет. Вот так и О. все три часа, что она работала в студии с маленьким рыжеволосым мужчиной, рекламировавшим шляпы, уйдя в себя, в тоске, отсчитывая неторопливый бег минут, тоже отсутствовала. На ней были сейчас шотландская юбка и короткая куртка из замши. Красный цвет блузки под распахнутой курточкой еще более подчеркивал бледность ее и без того бледного лица, и рыжий сослуживец, видимо обратив на это внимание, сказал ей, что у нее роковая внешность.
     "Роковая для кого?" - спросила О. саму себя. Она могла бы поклясться, что случись это еще два года назад, до того как она встретила и полюбила Рене, ее внешность была бы роковой и для сэра Стивена и еще для многих других. Но любовь к Рене и его ответное чувство совершенно обезоружили ее. Не то чтобы лишили женских чар, а просто убили в ней всякое желание использовать их. Тогда она была беззаботна и дерзка, любила танцевать и развлекаться, кокетничая с мужчинами и кружа им головы. Но она редко подпускала их к себе. Ей нравилось сводить их с ума своей неприступностью, чтобы потом, сделав их желание еще неистовее, отдаться, всего лишь раз, будто в награду за пережитые мучения.
     В том, что мужчины ее боготворили, О. не сомневалась. Один ее поклонник даже пытался покончить с собой. Когда его спасли, она пришла к нему домой, разделась и, запретив ему приближаться к ней, обнаженная, легла на диван. Он, побледневший от желания и боли, вынужден был в течении двух часов смотреть на нее, замерев, боясь пошевелиться и нарушить данное ей обещание. После этого О. больше уже никогда не хотелось его видеть. Ей были понятны желания мужчин, и она принимала их. Тем более, что сама испытывала нечто подобное - так ей, во всяком случае, казалось - по отношению к своим подружкам и просто к незнакомым молодым женщинам. Некоторые уступали ей, и тогда она водила их в дешевые отели с темными грязными коридорами и стенами, пропускающими каждый звук.
     Но вот ей встретился Рене, и все это оказалось пустым и ненужным. За одну неделю она познала, что такое отчаяние и страх, ожидание и счастье. Рене взял ее, и она с готовностью, поразившей ее саму, стала его пленницей. Словно невидимые нити, очень тонкие и прочные, опутали ее душу и тело, и одним своим взглядом возлюбленный мог ослаблять или натягивать их. А как же ее свобода? Слава Всевышнему, она больше не чувствовала себя свободной. Но зато она чувствовала в себе необычайную легкость и была на седьмом небе от счастья. Потому что у нее был теперь Рене, и он был ее жизнью. Когда случалось ему ослаблять свои путы - был ли у него отсутствующий скучающий вид или он исчезал на какое-то время и не отвечал на ее письма - ей начинало казаться, что все кончено, что он больше не желает ее видеть, что он больше не любит ее. И она начинала задыхаться, так, словно ей не хватало воздуха. Все становилось черным и мрачным вокруг. Время истязало ее чередованием света и тьмы. Чистая свежая вода вызывала рвоту. Она чувствовала себя брошенной и ненужной, проклятой, как жители древней Гоморры.
     Любящие Бога и оставленные им во мраке ночи терзают свою память и ищут там причины своим бедам. Вот и О. была занята тем же. Она искала и не находила ничего серьезного. Ей не в чем было упрекнуть себя, разве что в каких-то мимолетных мыслях, да в самой возможности возбуждать в мужчинах плотские желания - но с этим она была бессильна что-нибудь сделать. Однако в ней не было ни малейших сомнений в том, что виновата именно она и что сам того не сознавая, Рене наказывает ее за это. О. бывала счастлива, когда возлюбленный отдавал ее другим мужчинам, когда по его приказу ее били плетьми, ибо знала, что для него ее абсолютная покорность есть доказательство того, что она безраздельно принадлежит ему, а значит - любит его. Она с радостью принимала боль и унижения еще и потому, что они казались ей искуплением за ее вину. Все эти объятия, вызывавшие у нее отвращение; руки, осквернявшие своими прикосновениями ее грудь; рты, всасывавшие ее язык и жевавшие ее губы; члены, с остервенением врывавшиеся в ее плоть и еще плети, пресекавшие любые попытки противления, - она прошла через них и превратилась в рабыню. Но, что если сэр Стивен прав? Что если она находила в унижениях особую прелесть? В таком случае, сделав из нее источник своего наслаждения, Рене, тем самым, сделал для нее же благо.
     Когда-то, когда она была маленькой, она два месяца прожила в Англии. Там, на белой стене ее комнаты красными буквами были написаны слова, взятые из какой-то древней книги: "Нет ничего страшнее, чем попасть в руки живого Бога". Нет, думала она сейчас, куда ужаснее быть отвергнутым им. Каждый раз, стоило только Рене задержаться где-нибудь, как, например, сегодня - было уже почти семь - О. охватывала страшная тоска и отчаяние сжимало сердце. Все ее опасения оказывались глупыми и беспричинными - Рене приходил всегда. Он появлялся, целовал ее, говорил, что любит, говорил, что задержался на работе, что у него не было даже времени, чтобы позвонить, и мгновенно черно-белый мир, окружавший О. наполнялся красками - она вырывалась из удушливого ада своих подозрений. Но эти ожидания не проходили для нее бесследно, оставляя в душе тяжелый, неприятный осадок. Когда Рене не было рядом, она жила дурными предчувствиями - где он, с кем. Возможно, когда-нибудь и придет тот день, когда эти предчувствия станут реальностью, и ад гостеприимно распахнет перед ней двери ее газовой камеры, кто знает. Ну, а пока она молчаливо заклинала Рене не оставлять ее и не лишать своей любви. Она не осмеливалась загадывать наперед и думала только о том, что будет с ней сегодня или завтра. И каждая ночь, проведенная с возлюбленным, была для нее как последняя.
     Рене приехал только к семи. Он был так рад видеть ее, что не удержался и, обняв, принялся целовать, не обращая ни малейшего внимания на то, что в студии они были не одни. Кроме электрика, чинившего прожектор, и рыжеволосого мужчины, при этом присутствовала и заглянувшая сюда на минуту Жаклин.
     - О, это просто очаровательно, - сказала она, обращаясь к О. - Я зашла, чтобы попросить у вас мои последние снимки, но, кажется, сделала это не совсем вовремя. Пожалуй, я зайду как-нибудь в другой раз.
     - Умоляю вас, мадемуазель, - воскликнул, по-прежнему не выпуская О. из объятий, Рене, - останьтесь! Не уходите!
     О. познакомила их (электрик сделал вид, что занят работой; рыжеволосый, непонятно на что обидевшийся, с гордо поднятой головой вернулся в свою гримерную). Жаклин была сейчас в лыжном костюме, похожим на те, что носят известные кинодивы, и которые весьма отличаются от простой спортивной одежды. Под черным свитером дерзко торчали ее маленькие упругие груди; узкие штаны туго обтягивали длинные стройные ноги. Белокурая королева снегов в голубой, из тюленьей кожи, куртке; от нее будто веяло снегом. Помада сделала ее губы красными, почти пурпурными. Жаклин подняла глаза, и О. встретила ее взгляд. Она не представляла, кто бы мог устоять от соблазна окунуться в этот зеленый бездонный омут, открывающийся взмахом светлых, словно покрытых инеем, ресниц, и прикоснуться, приподняв черный свитер, к маленьким теплым персям. "Это ж надо, - подумала О., - стоило только вернуться Рене как у меня снова появился интерес к жизни, к другим людям, к самой себе."
     Из агентства они вышли втроем. На рю Рауль шел снег. Еще совсем недавно падавший большими мокрыми хлопьями, сейчас он поредел и, гонимый ветром, мелкими белыми мушками проникал в рот, уши, глаза. Под ногами скрипела рассыпанная по тротуару соль, и О. голыми бедрами чувствовала идущий от земли холод.
     Преследуя молоденьких девушек и женщин, О. хорошо представляла себе, что ей от них нужно. И это никоим образом не объяснялось желанием соперничать с мужчинами или компенсировать этим своим поведением набившую уже всем оскомину "женскую неполноценность". Уж чего-чего, а этого она в себе не ощущала. Когда ей было двадцать, она неожиданно для самой себя стала вдруг ухаживать за самой красивой из своих подружек - здороваясь с ней, она снимала берет, уступала ей дорогу и подавала руку, помогая выйти из машины. Она платила за нее в кафе, где они пили кофе, и не принимала при этом никаких возражений. Она целовала ей руку и часто, прямо на улице, целовала ее в губы. Но это было так, позой, и делала она это скорее из какой-то детской жажды скандала, нежели из вызванной желанием необходимости. Она обожала сладость мягких женских губ с привкусом помады, блеск полуприкрытых негой глаз в темном полумраке комнаты, когда уже пять часов дня и на окнах задернуты тяжелые плотные шторы, когда уютно светит стоящая на камине лампа и шепчут с придыханием голоса: "Ах, пожалуйста, еще, еще, еще..." и пальцы потом долго и терпко пахнут. Все это по-настоящему захватывало и увлекало ее. Ей нравился сам процесс охоты. ОНА соблазняла девушек, и ей принадлежала инициатива в отношениях с ними. О., например, совершенно не терпела, когда ее целовали первой, или когда девушка, которую она ласкала, начинала отвечать ей тем же. И в той же мере, как она стремилась поскорее раздеть свою очередную жертву, она не видела никакой необходимости раздеваться при этом самой. Чтобы хоть как-то объяснить свой отказ, она придумывала всевозможные причины - например, что ей холодно, или что у нее месячные.
     Удивительно, что тогда все молодые женщины казались ей в той или иной степени привлекательными. О. до сих пор помнила, как однажды, сразу после окончания лицея, какое-то время пыталась соблазнить одну девушку, толстую, маленькую, с неприятной внешностью и вечно тоскливым выражением лица, но была быстро и бесповоротно отвергнута ею. О. всегда охватывало трепетное волнение, когда она замечала, что от ее ласк лицо избранницы озаряется каким-то внутренним светом, радостью и припухают губы и в широко распахнутых навстречу О. глазах появляется завораживающий блеск. И искреннего восхищения в этом было куда больше, чем просто утоленного (хотя и ненадолго) честолюбия.


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ]

Читать также:

© Copyright 2002 limona.online. Все права защищены.